КЕНГУРЯТИНА В СОБСТВЕННОМ СОКУ

Дашка сказала:

– Завтра пойдем на Бабаевку, путешествовать.

И я все ворочалась, никак не могла устроиться поуютнее и уснуть. Всё думала, как мы будем путешествовать, и какое страшное это слово – Бабаевка. Там кладбище… Там Бабайка с лопатой совковой на краю могилы стоит и манит, манит к себе и улыбается. Ему служат чёрные волки. Но они добрые, ручные. Бай–Бабай, баю–бай…

Утром я проснулась от грохота противеней. С кухни валил синий дым и воняло горелым. Я подскочила – и в ванну. И за умыванием вдруг вспомнила, что мы идем путешествовать! Открывать новые земли!

– Катька, иди помогать! – крикнула с кухни Дашка и открыла форточку, чтоб и соседям вкусно пахло дымком и уксусом.

 

Синее  газовое пламя обнимало чугунный клин старинного утюга. В мирное время  им колют орехи, а папа даже иногда качает бицепсы. Он тяжелее

– Помогай. Хватай из миски мясо дикой антилопы. Стряхни лук, дай стечь винному соусу.  Перчишь, солишь, и на доску шмякаешь. А я его утюгом. Поняла? Давай!

Она взяла полотенце и приготовилась тащить утюг. Я двумя пальцами вытянула антрекот, отряхнула, как учила Дашка, бросила, расправила его на доске, посолила, похлопала, поперчила  и…

– Берегись!

Я отскочила от стола и зачем–то  схватилась за уши. От страха, наверное. А Дашка потащила с плиты раскаленный утюг и бухнула его на мясо. И раздалось такое сочное шипение, такие запахи по кухне разнеслись, что слюнки потекли.

– Молодая кенгурятинка. Хочешь попробовать?

– А то! Конечно!

Дашка поставила утюг на попа. К его подошве присох мясной кусман. Он уже не шипел, а лишь слегка дымился. Я его вилкой зацепила и еле отодрала. Он заметно сплюснулся, стал тонким, но не прожарился с другой стороны. Дашка взяла напильник, пошваркала им, чтоб очистить утюгову поверхность и снова поставила его греться. А я перевернула свой «завтрак туриста» и посолила покрепче. Дашка говорит:

– Можно томатной пастой мазнуть, для смаку. Там на полке хмели–сунели я видела, посыпь. Главное – эксперимент!

Ну я мазнула, и смелями–похмелями тоже присыпала.

– Берегись! Руки!

Утюжина проплыл мимо моего носа, меня обдало горячей волной. П-шшшшш!.. Пар стал еще вкуснее и аппетитнее, а воздух вокруг Дашкиного лица каким–то сизым облаком.

– Считай до десяти и готово.

– Облаком, сизым облаком… Я полечу к родному дому, отсюда к родному до–о–му, – пропела я и отковыряла вилкой мясо от утюга.

Оно было то, что надо. Вкуснее ничего не бывает, ребята. Это я вам говорю.

– Так! Хорош жрать! На привале что есть будем? Так. Вяленую конину, галеты, сушеные яблоки – в рюкзак, чай в термос, барбариски – в карманы. Одеваемся.

Дашка отняла у меня шашлык, выгребла из духовки ржаные сухари, переложила ими мясо и сунула в пакет.

– Зачем? Давай сделаем норку под столом, пещеру, будем играть в древний дикий мир, в охоту.

– Увидишь, поход – это клёво. Под столом не устанешь, ни трудностей, ни тебе опасностей. А как же кладбище! Забыла? Сначала покажу тебе уже открытые белыми людьми земли, а потом пойдем на добычу меди, серебра и драгоценных камней. Вот, где настоящая жизнь. А ты – под столом. Под столом будем с тобой диафильмы крутить, если останемся живы. Обещаю.

Она захлопнула дверь и мы пошли в поход. И тут только я заметила два красных треугольных ожога: у большого пальца и повыше, где носят часы. Тут я так ее зауважала… Это ж надо такую боль  вытерпеть и не пикнуть! Ну прям вообще!

Дашка протянула мне руку и я крепко за нее уцепилась. Я была готова теперь идти с ней хоть на край света.

БАБАЕВКА

Мы хорошо были экипированы: резиновые сапоги, куртки, шапки. Моросило, но нам осенний ветер нипочём. Дашка стала, пососала палец и подняла руку высоко над головой.

– Ветер западный, сильный, порывистый. Но попутный! Идём.

По дороге нам встречались ребята и девчонки, все Дашку знали и уважали, судя по их приветливым лицам. Дашка меня всем показывала и объясняла, что теперь у нее сестра Катька, и что она должна меня воспитать человеком. И мы шли дальше. Так мы миновали наш квартал, перешли две дороги и оказались на пустынном поле, заросшем густым бурым бурьяном. Вдаль уходили строем железные опоры с поднятыми вверг руками. Они держали электрические провода над лесом, и если идти под ними, волосы встают дыбом, слышен гул мощных таинственных сил, которые дают свет в большие дома, где живут тысячи людей. От этой мысли становилось страшно. Вдруг кабель оборвется и упадет на нас? А там ток! Вот один мальчик, говорят, залез наверх, схватился за провода, упал с вышины и помер. А руки – так там и остались. Чёрные, скрюченные…

Вязкая глинистая дорога привела нас на опушку дубовой рощицы. Под ногами кракали жёлуди и я набила ими карманы.

– Оставь кабанам.

– Тут есть кабаны?

– Конечно. И ежи, и зайцы с белками, и лоси. Это же Лосиный остров, тут целый заповедник! Не наступи на змею, смотри под ноги.

Я с визгом подскочила на метр, Дашка вредная ржет. Она голую корягу ногой к земле придавила, ловко как–то, с подкрутом. Змеючина провернулась в воздухе, как живая,  и упала в чертополох, а у меня сердце чуть не лопнуло.

– Проверка на вшивость. Какой же из тебя пират, если ты всего боишься?

Мы побрели сквозь осенний лес. Вокруг ни души, лишь листья падают по косой и слышен их нежный полет и теплое шуршание под ногами.

– Вот она, Бабаевка.

Перед открылись тихие пруды с черной водой, в которой отражались высокие песчаные берега с толстыми березами и высоченными соснами. Внизу на берегу курил, сидя на ящике, дядька в кепке, рыбак видать. И больше никого.

– Зимой здесь весело. Все на санках, на лыжах катаются. Горочки с трамплинами, только держись. Вот увидишь.

Мы углубились в лес, нас обступили черные стволы старых деревьев. Приходилось перешагивать валежник и прыгать через ямы. Устали –очень.

– Привал.

Дашка скинула рюкзак у поваленного дерева и по–хозяйски оглядела окрестности. Потом, она сапогами разгребла чистое от жухлой травы и листьев местечко, оторвала от березы две завитушки коры и сложила крошечный шалашик. Она протянула мне коробок со спичками:

– Женщина! Ты остаешься в лагере. Корми же красный цветок, пока я не найду ему сытный ужин.

– А я не умею. Как их зажигать?

– Что–о? Не умеешь до сих пор спички зажигать? Ну, ты даёшь! Семь лет, девке скоро замуж, а она не умеет самого главного. Как ты еще на свете–то живешь?

Я пожала плечами, чувствуя Дашкину правоту. Возразить нечего.

– Ну, ладно. смотри. Это спичка. Это у нее – сера, называется спичечная головка. Вот так чиркаешь и… она загорается. Спичка догорела и согнулась тощеньким угольком.

– Мочить нельзя! Мокрые спички не загораются. Ясно?

Я кивнула. Дашка взяла сразу три спички, сложила, провела ими по коричневой шершавке на синем коробке, и пламя озарило на миг её лицо. Она присела на корточки и подпалила бересту. Веточный шалашик вспыхнул и стал увядать. Тогда она пересыпала спички в карман и расщепила деревянный кузовок, в котором они мирно спали до этого дня.

– На, корми цветок и чиркай, учись. Я быстро.

И она ускакала за хворостом. А я зажигала спички и здорово наобжигалась, но все ж научилась. Дашка посмотрела, как я выполнила это задание и похвалила меня.

– Держи копчёную слонятину, о достойная дочь прерий. О женщина! Ты  заслужила хороший ужин и можешь раскурить с нами трубку мира. Дашка достала из рюкзака снедь и разложила на бревне. Потом вынула веточку с красным огоньком и прикурила коротенькую сигаретку.

– Бычок нашла. Длинный. Будешь? Ритуал у индейцев такой.

Но я наслаждалась нашим волшебным мясом с подсушенным хлебом, запивала сладким крепким чаем. И взяла трубку мира из ее рук только из вежливости. Ритуально.

– Пошли свиней смотреть.

Костер догорал. Уже стемнело и похолодало, и уходить от угольков не хотелось.

– Вставай, а то раскиснешь и уснешь. А вечером обещали снег.

И он пошел. Снег. Мы стали выбираться из леса.

– Мы почти у кольцевой. Дальше не пойдем. Посмотрим на свинарник – и домой.

В сумерках виднелся домишко с мутными стеклами, из–за которых до нашего слуха доносились странные утробные звуки. В домике оживленная возня, это ясно. Мы приникли к низким окнам, встав на коленки. А окошки–то и  не стеклянные, они из тонкой такой пластмассы. И дырочка есть. Только я приникла к отверстию любопытным глазом, как увидела летящий мне в лицо огромный мокрый свиной пятак! Я отлетела от неожиданности и села на попу. Дашка давай надо мной хохотать!

– Свинью не видела?

– А если не видела, что смешного? А они жуткие. Глазок не видно, морда злющая. Пошли отсюда. И запах – ужас.

Стало совсем темно. Трава замерзла и хрустела под сапогами. Съестного не осталось, чай и тот кончился.

– Давай отсюда выбираться. Куда идти? Совсем не видно дороги.

Мы прислушались. Где–то шуршали редкие пролетавшие быстро машины. Мы пошли на звук и скоро вышли к кольцевой. Дашка подняла руку и на обочину съехала машина.

– Дяденька, мы заблудились в лесу. Подвезите нас до дома, пожалуйста.

Дядя вздохнул, потянулся к дверце заднего сидения и поддернул пимпочку, открывающую заднюю дверь. Мы нырнули в тепло и полумрак его домика на колесах и покатили. Прижались друг к дружке, радуемся, что так все здорово было и хорошо закончилась. Тут мне Дашка что–то сунула в руку. А это ­– барбариска! Ура!

– Только дома – молчок. Ты поняла? Никаких костров, трубок мира и свиней. И то мне секир–башка будет. Скажем, играли в казаки–разбойники в соседнем квартале. Ясно? Ты уроки сделала? Вот сразу и садись.

Мамы и папы ещё не было. Как нам повезло! Я, не зажигая света, вошла в кухню. А там…жара. На огне… стоит совершенно красный утюг на абсолютно красной решетке. Это так красиво! И очень страшно.

– Бывает. Дело житейское, – подмигнула мне сестра.

Она вырубила газ и настежь открыла окно.